Из мистериального дневника Людмилы

23 апреля 1986 г.

 Сегодня утром разбудила птица. Она боится людей и их энергетики, поэтому поёт пока они спят. Как она ин­тенсивно приветствует Cолнце! Эта птаха нуждается для своих временных и смертных дел (продления рода и по­иска пищи) в этой пятиминутной руладе, изысканной и высокой, чтобы соединиться с энергией солнца, которое даст ей жизнь для продления рода и для пищи, а люди не исполняют даже самого малого, необходимого для прод­ления временных форм. О чём тогда говорить в связи с вечными телами — Манаса, Буддхи и Атма? Сколько же мы их нарабатываем, сколько же мы их стяжаем, сколько раз в день мы проникаем в их бытие через подаренные нам свидетельства и коды?

Звёздный свет Сириуса сегодня опять ударил по ауре Земли и звал из домов. В домах, в постелях — так мне снилось — находилось много народу. Много наро­ду стояло с поднятыми руками на берегу моря, питаясь, озаряясь, продлеваясь звёздным светом. Но в домах, где спали люди, тайно разбойничала какая-то умелая шайка. А умельство их заключалось в том, что они распростра­няли вокруг ядовитую траву, отчего воздух был наполнен опасной горечью. Я с каким-то мужчиной пыталась выяс­нить их намерения, выясняла степень опасности этой тра­вы и знала, что они нам подмешивают эту траву в пищу, и когда наступит утро и звёздный свет прекратится, они нас отравят. Я осматривала свои предметы, мистериальные дневники, ещё несколько книг и какие-то вещи, ле­жавшие на столе, с тем, чтобы взять самое необходимое и уйти. Уйти как можно скорее. Похоже, это моя Монада следила за всем и организовывала уход, а моё мужское на­чало и моё женское начало вели себя неодинаково. «Он» ушёл на берег под звёздный свет, а женщина спала. Я зна­ла, что она недавно легла и не проснётся. Я подошла к ней и сказала, что нужно идти на берег, не надеясь поднять её. Но она сказала: «Да, я иду». Очень неожиданно для меня сказала, будто в первый раз. Знаете, этот утренний жен­ский сон и тепло постели... Я сама проснулась с чувством, что все мы выйдем к берегу...

В последнее время решающаяся проблема Тельца связана с проблемой желания, проблемой интенсивных нижних проявлений животной природы. Если исходить из принципа развоплощённых жизней, мы будем искать способы установить непривязанность. Главное сейчас — непривязанность к пище и сексу. И то, и другое должны быть преображены. Нужны: чистая пища и духовные пар­ные отношения. Если хоть в какой-то степени завязаться на этих двух корнях, то развоплощённый принцип жизни не осуществится, и, как пишет Учитель Кут Хуми, «милли­арды опытов эго погибнут». И только немногие, столкнув­шись с самым дном и выстояв там, пойдут в возвратное движение к Отцу.

Неслучайно в группе появилась новая пара: Саша-Телец (называемый Вулканом) и новое лицо в соста­ве родившихся в пятидесятые годы — Дина. Вдохновение тельца и насыщающее сердце Львицы хорошо сочетаются (Телец-Лев).

В связи с ними вспоминается эпизод из известного мифа, когда Вулкан куёт под морским дном кресло сво­ей Матери (Гере), которая когда-то сбросила его с небес. Когда ей доставили кресло на небо и она села в него, кресло сковало её. (Море — сакрал. Дно моря и кресло — кундалини. Невзятые Герой зоны сакрала-кундалини сковали её. Гера — женское начало, Вулкан — мужское начало организма. Когда она — на Олимпе, а он — на морском дне, тогда она закована. Организм Духа не осу­ществляется.) Но Дионисий опоил Вулкана вином (энер­гией синтетического Второго Луча) и поднял на Олимп, к Матери. Тогда Вулкан расковал Её в обмен на то, чтобы Боги оставили его на Олимпе, где он принялся строить им великолепные дворцы.

Будет ли Саша-Вулкан продолжать свои сакраль­но-творческие потуги под морским дном (горизонталь­ные энергии) или с помощью группы и Канала Учителей вернётся к женскому началу своей же Души, закованному в «кресле», в собственных неосвоенных кундалинных зо­нах? Не знаю. Моя задача — помочь этой паре, насколько возможно.

27 апреля 1986 г.

День рождения Саши-Вулкана. Два дня назад — приход Канала Шивы. Парвати (Дина) сумела через мо­литвенный восторг и напряжённое ожидание спасающе­го вызвать этот приход через Сашу-Вулкана. Бьющаяся от тоски пчела успокоилась в высшем «мёде». Саша-Вулкан сумел стать сострадающим такой надобе. Нас коснулся Учитель, отчего все в группе были изумлены и ослеплены Тем, Кто явился. В предыдущий день (как симметричный взрыв) взорвался Чернобыль. Вот что значили мои сны о ядовитой траве. Параллель: высший мёд — и высший яд. (Как пишет Учитель Джуал Кхул: радиация — медитация минерала).

Под горячим московским солнцем (во вполне воз­можно радиоактивных полях, в ядовитом воздухе) через Сашу Вулкана проявился Учитель Сострадания! Всего на несколько часов!

29 апреля 1986 г.

На выставке картин Саши-Вулкана пришло доба­вочное понимание истоков искусства.

Искусство изначально было частью литургии. Это был способ молитвы реальному Богу, когда те, кто произ­водил эту молитву, были священниками. Они были готовы к реальному, живому контакту с Высшим с последующим закреплением Его в иконах, молитвенных гимнах, либо в каких-то театральных действах. Там не было авторов. Это была молитва. А теперь «творцы» по сути не веруют ни в кого, кроме самих себя. Разгоняясь медиумически, откры­вают центры и попадают в действительно живые Уровни. На напряжении — наркотическом либо тщеславном — ме­диумически получают информацию, фиксируют её в ниж­ней зоне, присваивают себе Откровение, энергия которо­го, естественно, падает на их сакральный и кундалинный центры и возникает жгучесть и гордыня.

В этом негативизм искусства. Искусство не может быть отделено от духовной практики. По сути оно — тоже элемент духовной практики, который отбился, так сказать, от главного процесса, и через медиумический канал стал насыщать так называемого «творца». Поэтому само по себе оно — антидуховно. Поэтому его носители, как правило, грешны. И грех, как наращивание нижних зон и расслабу­ха (спиртное, наркотики или блуд) считаются в этой среде нормой, потому что они иначе не выживут. И вместо того, чтобы в момент творчества уловить Источник Душ, даю­щих Откровение, и получить тем самым доказательство реальности высших сил, они решают, что гениальны они сами. При этом они делаются как бы теургами нашего об­щества, что очень опасно для этого поистине самого про­грессивного на Земле общества.

Когда насыщаешься интенсивными энергиями, надо открыться высшему, чтобы эти большие объёмы Благода­ти проникали в твою структуру безболезненно. Иначе они начнут насыщать сакрал-кундалини и эта природа нач­нёт буйствовать. (Поэтому с искусством, где сейчас правит тщеславие, похоть, буйство горизонтальных выплесков, надо быть очень осторожным.)

У Саши-Вулкана (Рекуненко) — неплохая живо­пись. Но беда в том, что своё вдохновение он любит боль­ше Того, Кому он молится в форме этого вдохновения... При включении сакрала физического плана человек рож­дает простого смертного ребёнка. При сакрале астраль­ного плана он рождает эмоцию, которая тоже быстро ис­чезает. В любви к земной женщине он рождает чувство, и это тоже — недолговечная конструкция. В своих картинах Саша рождает детей астральной и ментальной зон, но тоже смертных детей... Когда же Саша-Вулкан начнёт рождать на зонах Духовной Триады? На зонах своего вечного тела? Я сказала ему об этом, а он: «Серапис и Кут Хуми тоже рисуют!» Но разве Учитель Ракоси не сжёг свои карти­ны, потому что был свободен от них, как и вообще — от физического плана? Вот если так относишься к внешним формам, как Они, тогда пользуйся физическим сексом, пользуйся астральным любовным проявлением, поль­зуйся ментальным творчеством — пожалуйста, но только пользуйся всем этим для наработки главного — посвяти­тельных бессмертных тел!

Проводником имеет смысл пользоваться тогда, когда он не вместо нашего вечного тела рождает ребёнка. (Таков же закон по отношению к остальным проявлениям.) Мож­но, написав картину, родить Атму. Но попробуй её тут же сжечь — эту картину! Скажи: «Я Атму имею, а написал толь­ко для закрепления на физическом плане, сейчас я сжигаю». (Я сказала об этом Саше, на что Дина воскликнула: «Он откажется от Атма-состояния, но картину не сожжёт!»)

Женщина, как за Бога, держится за свою любовь к мужчине, к ребёнку (почему она и произрождает на сердеч­ном плане, на астрале). А мужчина, если сделал какую-то вещь, уже — раб этой вещи, так как это — его ребёнок. Картина Саши — господин Саши. В этом его ограни­ченность и в этом — основа смертного семени. Желание мужчины делать дело — это его сексуальное желание вне­дриться. Это, по сути, Богоотцовский импульс, волевой инфлукс заброса, но на уровне физическом и ментальном. Это — только продление физического плана, астрального и ментального. Да, мужчина создаёт комфорт на Земле, но и войны — его внедрение, военная наука — его внедрение. Когда Серафим Саровский любит Матерь Умиления, он в Неё тоже внедряется. Он Её любит, он отдаётся Ей. Он — Её. Он — Монада. Он — состояние, а потом — дело. Он опёрт о Вечное и пользуется временным.

И всё же как прекрасно Саша-Вулкан написал Быка Аписа (Боги в виде животных ему удивительно удаются). Мы много молились всей группой, много говорили о свя­щенном Быке...

Особенное качество Аписа — в том, что он не­сёт щедрое разрешение проявиться всему, что любит его, что благодарит его, что восхищено им. Солнце, звёзды начинают жить! Монады, Души, люди начинают жить! Жить и творить! В этом белом поле устойчивости и на­дёжности божественной Жизни любая Монада начинает творить. Начинает творить без того, чтобы вспомнить о себе, потому что творчество возникает как акт восторга перед Аписом, белым Быком, белоснежным и чистым. Когда видишь это Великое Существо, всё вобравшее, всё превратившее в божественность, от восторга перед Ним начинаешь творить без памятования о себе. Просто про­являешься в зоне восторга. На фоне Отеческого, мужского и кормящего проявляешься не как самость, а как сотворец с его молчаливой, щедрой силой.

Тогда белоснежное молчание, естественная серьёз­ность связаны с наслаждением и детскостью пребывания в Бытии Бога. Здесь реальность Его как Бога и реальность тебя как Монады выглядит абсолютно окончательно, абсо­лютно жизненно. С помощью Аписа, без сомнения, прод­леваешься в божественном бытии.

Почему бык — и звёздность? Звёздность — холодность и отстранённость. А Бык — тотальность бытийного! то-то и оно, что в нём это слито. Слиты многие, казалось бы, не­сочетаемые качества: великолепие Отца — и детскость. Мо­гущество — и кормящая утроба. Аристократизм — и запах сена на лугу. Ослепительность — и наивность ребёнка.

В нём нет ничего, что не было бы обожествлено. Испытываешь предельное изумление: как что-то можно оторвать от божественности? Как что-то можно снизить, отчленить от Целого, измучить, сделать грехом? Потому что в самой природе Быка Аписа лежит изумление перед грехом. Его в нём нет! Ну, как дети смотрят на греховное. Как лани смотрят на глупого человека...

Чем выше Божество, тем в более простой форме оно воплощается. Планетарные Боги — в образах людей, Солнечные — в ангелах, Космические — в животных. Так и Апис сочетает Величие Космоса с тотальностью животного. В Аписе (как и в Анубисе, Тефнут, Бастет, Ганеше) поражает то, что безусловная божественность про­является через животное генетическое родство. Здесь — странное сочетание масштаба божественной, интенсивной силы и животного, сокровенно родного до изначальной клетки. Наверное, так потрясающе выглядит Божествен­ная Вечная Генность.

Это только детство улавливает с его сказками, пото­му что помнит ещё себя до этого последнего воплощения, да ещё посвящённые определённых посвящений.

Интересно, что эти Сущности приходят не только в сновидениях, но нередко днём, в эфирных телах.

При касании Аписа возникает предельное жизнезнание о своей божественности. Бытовое знание о своей божественности! Я глубоко почувствовала Египет и себя там, и все эти мистерии, возобновлённые, как пишет Джуал Кхул, только в конце этого века. Качество тех посвящённых — естественность в Боге. В них не было верова­ния, в них было родство с Небом, какое испытывает дитя Неба. Недаром фараоны назывались сыновьями Неба. Это не кастовая гордыня — ни в коем случае! Это естествен­ность принадлежности к божественному Бытию.

Сейчас испытываешь неудовольствие, если что-то в жизни мешает такому состоянию. Я понимаю устремлён­ную серьёзность жрецов и посвящённых Египта. Они не допускали перемены своей жизни. Они не могли иначе. Но это не гордыня. Это посвятительный возраст.

При влиянии Аписа нет довольства собой, нет даже условия для развития довольства. Ну, не доволен же ребёнок-сын, что мать его обнимает! И не лучше же он других! Объятие Неба — это решение Неба. Хотя это объя­тие звёздное, оно очень внутреннее, оно сущностное.

Египетские жрицы не кокетничают. Я всегда лю­била такой тип женщины. Я не понимала других, и всё остальное оскорбляло. В ней живёт женская естественность продления Жизни, но Вечной Жизни Бога. Отсюда неза­пятнанность Её при всех Её действиях, ни одно из которых Она не избегает как ещё одну форму проявления Бога.

Естественность, чистота жриц, целостность, целост­ность в Духе. О, это очень редко у нас! Все эти: «Простите мне, я так люблю Татьяну милую мою», — эти попытки найти что-то такое целостно-простое, целомудренное — не всегда венчались успехом.

Это напоминает Кали и её предельную открытость Богу. Но Кали готова принять Господа, а Жрица — это уже принявшая Господа. Вот разница. Может быть, это разница кали и нут?

Там, где есть Апис, нет разделения на «травы» и «звёзды». Тут побеждён тот, кто делит, вынуждая к аскезе, к разделению или греху. Это великое жилище космоса, ко­торое стало твоим Домом. Тут — уют. Тут всё есть. Тут всё обустроено. Тут нет ничего неучтённого. Тут всё насыщено истинностью и простотой. Это не молчаливая суровость монастырей. Не жреческий, храмовый ритуал религиозной организации. Здесь организм — в своём родном доме.

Меня буквально пронизывает старинное и драго­ценное переживание Египта как дома, как родины — очень древней родины. Наверное, здесь есть параллель с фактом бегства Асмодея при воскурении печенью и сердцем рыбы в верхние страны Египта (эпизод из «Товита», «Ветхий За­вет»). Да, в этом — ключ к расшифровке «Товита», когда впервые Товия не погиб, как муж, когда злой дух Асмодей, убивающий всех женихов Сары, поднятый Аписом, был побеждён, закован Ангелом в верхних странах Египта.

31 апреля 1986 г.

Когда сегодня шла уборка ашрамной квартиры, я с удивлением наблюдала, как был оскорблён участием в ней Саша-Вулкан. Он глубоко страдал, он цепенел от горечи: художник — и вдруг примитивный труд?! Он к этому не привык! За него это исполняли мать, сестра, жена. В свою очередь он осчастливливал их собой как талантом, как опорой, как некоей драгоценностью.

Закон драгоценности собственной шкурки — закон раковой клетки. Вместо того, чтобы слушать санкцию ор­ганизма и взаимообмениваться с другими клетками, рако­вая клетка повторяет себя, только себя, тем самым губя и себя, и организм.

Но почему это вдруг наша отдельная личность — драгоценна? Что в нас драгоценно? Групповая Душа? Но это не мы! Групповой Манас — это тоже не мы; Христос — это не мы; Иисус — это не мы; Апис — это опять не мы! Если бы это были мы, мы бы не были личностной, драго­ценной шкуркой. Так где же наша драгоценность?

Когда в мужчине — Апис, то чувства драгоценности у него нет. Но потом, когда возникают мужские «досто­инства» и жгучие потенции, он попросту крадёт энергию Аписа и поглощает её собой.

Все жили для Саши-Вулкана. Мама жила для него. Папа жил для него. Преподаватели, покровители. Есте­ственно, непрерывность бытия через земное или «эсте­тическое» семя — единственное, что знали родители и педагоги, а значит, Саша был доказательством смысла их жизни, их продлением. Потом он получил образование — это уже сверхдрагоценность. А когда его картины покупа­ют, так это Бог знает какая супердрагоценность. И ходит здесь такая шкурка драгоценная! Для кого? Только не для нас! Что удивительно: все — для него, а он никому не дол­жен. Ни верхним, ни нижним. Ни ангелам, ни бесам, хотя сущности всех уровней от физического до Адического — выполняют закон видовой выживаемости: все взаимообме­ниваются, все соотносятся.

Когда нас поглощает Монада, и мы в неё вхо­дим, мы в этом заинтересованы. Она нас вбирает, а мы Ею становимся. Она повышает наше сознание до Себя, поглощая нас как пищу, но Она делает нас Собой, и мы обретаем общность с Нею. Страж Порога расплачивается по-другому: он никого не поднимает, но опускает тем, что в течение воплощения удовлетворяет наше тщеславие, а в конце, будьте добры — поглощайтесь за это пусто­той и смертью.

Многие научились втягивать энергии в себя, как в «драгоценность», и сверху, и снизу, с полным ощуще­нием собственного права вобрать массу усилий, направ­ленных в их сторону. Какую помощь, например, оказал Саша родителям? Какую — женщинам, с которыми был близок? Нет, он «драгоценностью» являлся к ним. Эдакий венец творения!

Саша нередко зорко следит, благодарны ли ему лично, тщеславят ли... Так как ему больше всего на свете хочется быть «драгоценной» шкуркой, и он давно уловил, что это легче всего удаётся, если опереться о нижнее, то он окружал себя Евами. Так что дело не в том, что Ев много, а Марии нет, а в том, что он сам Еву выбирает. В этом случае в течение нескольких десятков лет его бу­дут ценить как творца, будут холить как личность, как са­мость. Он забудет о том, что мог бы быть руками Богоро­дицы, руками Буддхиальной Матери. Но это его выбор.

Он начинает с себя, как «драгоценности», продолжа­ет браком с Евой, а кончает раковым заболеванием само­сти. В сказках подобного молодца опаивают, он идёт не в ту сторону и забывает о Марье-царевне (своей Душе), пока враги не кладут её в гроб (пусть даже хрустальный). Враг в этом случае — образ себя, драгоценная шкурка. Навер­ное, именно её держит в руке дьявол в картине Буонаротти «Страшный суд» в виде хламиды Монады.